 |
||
Никому и никогда.
В одноклассниках наткнулся на эту заставку, споткнулся на концовке, поморщился: кто-то намеренно готовит психику женщин к неадекватным действиям. А женщина — это сила. В армии Израиля, говорят, есть женские батальоны, которых побаиваются все: и мужчины — в первую очередь. Поэтому, на всякий случай, под эту приправу, написал «Никому и никогда». Следующим шагом подготовившего вашу психику будет внедрение алгоритма конкретных действий в ваше сознание, последствия которых вы не осознаете сразу, а потом будет поздно. Простите, женщины, если кого обидел невольно, и дочитайте до конца.
Вчера она, вдруг, осознала, что все вытирают о нее ноги. Вытирают все: в первую очередь – близкие. Весь вечер она ужасно переживала, даже мелькнула мысль о суициде, но, в конце концов, здравый смысл возобладал, и, решив действовать, она уснула.
А утром, словно бабочка, выпутавшись из кокона сна, почувствовав себя обновленной, выпорхнула на улицу. Выпорхнула просто так — без цели : просто шла, чувствуя себя новой и наслаждалась теплым днем, движению, жизни.
— Впрочем от близких-то мы и терпим унижения в первую очередь, — она не заметила , как начала говорить вслух.
Она шла и шла: вдоль по улице, скверам, дворам – гордая и независимая. И от осознания этой гордости грудь расширяло жаром готовности совершить подвиг: «попробуй сунься». Цок – цок: по асфальту, по булыжникам.
Но, как назло, никто ничего не хотел свершить с ней: ни вытереть, ни высушить, ни еще что-то иное, непотребное, — вообще ничего. Все спешили по своим делам, наморщив лица: людям было не до нее – кризис. «Уроды», — пробурчала она, когда поняла, что никому и ничего от нее не нужно.
Наконец, нашелся идиот с печальными глазами в потрепанном пальтишке, посмевший нарушить ее независимость. Незнакомец ничем не выделялся из сотни уже повстречавшихся с ней людей. Сморщенный и нахохлившийся. Голова – в плечи, взгляд – под ноги.
Однако, поравнявшись с ней в полусумраке арочного перехода, он неожиданно безразличным голосом, слегка повернув голову и не отрывая глаз от булыжников, побурчал нечленораздельную фразу, явно адресованную ее ушам.
Она в тайне души даже обрадовалась хотя бы такой реакции окружающего мира. Спусковой крючок обновленного сознания, жаждущего действий, сработал: она театрально дернула точеным плечиком и, не оборачиваясь, показала ему оттопыренный средний палец руки. А сама вперед — в свет из темноты арки. Туда, где низвергался водопад света и еще… она заметила краем глаза… падало с неба что-то красивое и пушистое: листья — не листья, ей не хотелось об этом думать сейчас. На дворе теплая осень — хорошо…
И она как бы видела себя со стороны: видела, что получилось это красиво и изящно – и плечиком, и пальчиком.
Но доходяга среагировал моментально: ловко и быстро, не тратясь на слова, в три прыжка догнал ее и прижал к стене — в темноту, вдаль от света.
Ее сердечко, подстегнутое догорающими в топке души обрывками лозунга «не позволю вытирать…», словно пташка, затрепетало — с новой силой. Проснувшаяся пружиной прыть незнакомца никак не вязалась с выстроенным в ее сознании образом оборванца и попрошайки.
Его глаза сверкали, и в них уже не было того первичного безразличия, пронизывавшего брошенную на ходу, как бы между делом, дежурную фразу, которую она не поняла: сейчас его глаза прожигали насквозь. И она уже начала жалеть, что обозначила ему этот непривычный для ее практики жест. Вчера целый час у зеркала репетировала, никак не получалось: средний палец в одиночку не хотел стоять прямо – раз за разом сгибался вопросительным знаком. И вот, наконец, получилось! «Злость помогла», — мысленно подытожила она этот факт и тут же засомневалась,- «отрепетировала на свою голову».
Но сомнение и страх лишь на мгновение посетили ее душу. Новая злость и новая жажда действий упрямым бизоном накапливали силу в этом сосуде, грозя разрушить хрупкие стенки и вырваться наружу.
-Тт… тттт… тттам…, — незнакомец мертвой хваткой удерживал ее рукой, припечатав к стене — в темноту.
«Он боится света, и капюшон на голове – лицо срывает», — мелькнули ее мысли, — «а второй рукой явно намеревается сделать еще что-то, но видимо перед тем как сделать, нужно ему выплеснуть накопившееся, да заклинило…».
Она поняла, что тот сосуд, где копилась злость, уже лопнул, однако действовала неспеша. Хладнокровно рассчитала направление и точку удара, напряглась как тетива лука, будто бы собираясь вырваться из плена. Незнакомец лишь чуть-чуть усилил хватку, никак не прореагировав, продолжая бубнить свое «Т..». А ей только этого и нужно было: используя его руку как упор, резко согнувшись, она ударила острым коленом в пах незнакомца — тетива спущена:
— Сходи к логопеду, идиот!
Незнакомец осел на колени, обхватив их руками, но заикаться не перестал, продолжая бубнить свое «ттт… ттт… там…», только не на выдохе, а на вдохе.
«Никому больше не позволю вытирать о себя ноги», — мысленно подытожила она, глядя сверху вниз на корчащегося в судорогах недоумка.
Потом повернулась и пошла: прочь из темноты арки по булыжнику. Не спеша: цок-цок. Краем уха она слышала сзади его угрожающее шипение: «Тт… тт.. тТ.. тт..т», но сердце ее уже не трепыхалось, а плавно и беззвучно тысячесильным мотором качало кровь по жилам, уверенным в завтрашнем дне – эту уверенность она осознавала сейчас каждой клеточкой своего тела.
В глаза ударил луч солнца. Она инстинктивно сомкнула веки, успев прочитать лишь первое слово плаката, растянутого на выходе из арки: «Идут…».
Она замерла, еще крепче сжав веки и подняла лицо к солнечным лучам навстречу. В голове зазвучала плавная мелодия: «Идут белые снеги…», с ударением на «И»…. Глаза не хотелось открывать, и ей показалось, что мгновение растягивается на века…
Потом, все же, началось движений души книзу, вместе с солнечным светом и тем пушистым, что с неба, а она стояла и стояла с закрытыми глазами…. Наконец «Идут…» доскользило до дна и припечатало сургучным штемпелем надежности и непоколебимости уже упавшую туда фразу «Не позволю вытирать ноги!».
— Никому и никогда, — шепотом продолжила она.
Мелодия «Идут белые снеги» сменилась органом спокойствия, и она подытожила для себя: «Никому и никогда…. Не позволю вытирать ноги. При малейшем… Сразу в пах!».
Звук «бах» прозвучал неожиданно, и она , поначалу, даже не поняла, что и где это прозвучало: толи слово «бах» всплыло в сознании и камертоном души усилилось до звука «бах!», толи звук «бах!», залетевший извне, превратился в слово.
Но она продолжала стоять, закрыв глаза, потому что почувствовала пушистую тяжесть на ресницах, плечах…
Орган души смолк, но пришло иное чувство – подозрение насчет пушистости. Она открыла глаза: краски поблекли, солнце закрыла тучка, но кругом было бело. Известка просочилась и прилипла повсюду: на плакат, на булыжную мостовую, на ресницы, на плечи.
— Идут строительные работы, проход запрещен, — прочитала она на плакате.
Из арки сзади послышались шаги, она узнал их:
— Тт тттам сс сстройка, сейчас, дд ддевушка…. Дд дддавайте, я Вам помогу.
2017-10-22 ©Анатолий Пилаф (Anatoly Pilaf)